Январь – август 2002 г. Израиль
Обезьяна слезла с дерева совсем не для того, чтобы стать лошадью?..
...Из своей конуры в квартиру к Лине он так и не переехал, хоть и звала она его обратно жить вместе. Просто не хотел. Не хотел, потому что его затаившаяся память нет-нет да и напоминала о себе, и он уходил в себя на несколько дней, вспоминая Мари. Да и не было абсолютно никакого желания связывать себя с девушкой, к которой не питал никаких чувств. Ну, да! Она тоже была частичкой далекой Одессы. Ну, да! Жили год назад вместе. Да только... Не мог он забыть того, как она его предала, вышвырнув в чужой дом практически беспомощного, после нескольких операций. Нет, он не обижался и не злился на нее, а порой даже оправдывал в частых разговорах с Генкой.
– ...Слушай, Лысый. На хер оно тебе надо?! Вот скажи мне, тупому барану! Она же, сука, полгода доила тебя, как могла! Вот сколько ты домой приносил?
– Восемь тысяч... Иногда больше...
– Две штуки баксов!
– Ну... По тогдашнему курсу...
– И шо?!
Гена всегда распалялся не на шутку, когда заходил разговор об этом семействе. Дело в том, что Лина и младшая Генкина сестра Лера, Валерия то бишь, много лет, с детства в Одессе, были лучшими подругами. Они и по мальчикам начинали вместе ходить, и курить, и винишко по подъездам попивать... Ну, как это обычно бывает у подростковой молодежи тинейджерского возраста. Они дружили больше десяти лет, до того момента, пока семья Лины: она сама в возрасте двадцати трех лет, ее шестилетняя дочь и сорокалетняя мамаша – не приехала в Израиль. И опять же к Калюжным, к Генке и его «маме Рите»... А куда ж еще? Старые же подруги!.. А потом, через месяца полтора, Лина просто не впустила Риту к себе в квартиру, когда та пришла в гости и принесла каких-то там свежих котлет... Просто так, не впустила, мол, не хер тут делать. Вот Калюжные и Лера, которая жила в Одессе в том числе, на все это семейство и обиделись... Навсегда. А Андрей был между ними «миротворческим контингентом ООН», принимавшим на себя яростные нападки обеих сторон.
– А шо?
– Шо ты сумел собрать? Ты принес в ее дом двадцать пять штук баксов, Андрон! Ты тянул на своем горбу всю эту припиздэканную семью, а себе хоть что-то сумел отложить?
– Да ладно, Ген. Три бабы в доме. Каждую одеть надо. Русланке – учебники в школу...
– Ага! Ну, да! Лине с Эллой водочки. Да каждый день! Да не говна какого-нибудь, а хорошей, да подороже! Да пожрать послаще да повкуснее.
– Да оставь ты ее на хрен! Она мать-одиночка – ей же официально и работать-то нельзя. А мне че... Много надо, што ли?
– Ага! «Мать-одноночка»! А ты знаешь, шо она по этому статусу, ни хрена не делая, получает почти три тысячи!.. Да еще ей дают на съем хаты раз в полгода! И если прикинуть помесячно, то она от государства получает около штуки баксов! Я столько не зарабатываю, хотя маслаю сам знаешь как! И ты еще две штуки приносил! И на сигареты и пиво выпрашивал, мать твою! А когда из больнички вышел, она тебе не квартиру сняла, а комнату, блядина! И заплатила только за один месяц!
– Ген, тормози!
– У нее че, бабла мало? А золотишко на себя вешать? Вон, уже как виноградные грозди на ней свисают! А ведь они приехали два года назад с сотней долларов в кармане на троих! Голь беспросветная! Откуда бабки, Андрюха?! Она ж тебя выдоила, как последнего полудурка!
– Ну... Значит, так ей было надо тогда.
– А че ты, бля, эту суку защищаешь? Шо, опять стреляться будешь или, может, в петельку из-за нее полезешь? Или будешь пиздячить до усеру и все их распиздяйство оплачивать?
– Ну уж нет! – В этом Филин был тверд. – Жить я в этом доме больше не буду никогда – это точно! Да и не нужна она мне.
– А шо ж тогда она к тебе липнет? И домой после «Версаля» она идет не к себе, а к тебе. Шо, такая искусница на попялиться в постели?
Здесь Андрей всегда улыбался. Грустно улыбался.
– Коряга... Бывало намного лучше! Ты даже не представляешь на сколько, братишка!
– Так шо тогда, я не пойму?! Шо, классных телок мало?!
– Не в телках дело, Ген.
– А ты не заголубел, часом, дружище?
– Вот если бы это был не ты, а кто другой – уже глотнул бы все свои передние зубы!
– Но я – это я! Так шо ты мне скажешь?
– Лина – это мой крест.
– В смысле судьба?!
– В смысле – наказание господне. И искупление грехов.
– А вот этого твоего заворота я вообще не понял!
– Еще будет время, Геныч. Поймешь. А пока... Оставь ты эту мадемуазель на хрен! Я же сейчас с тобой общаюсь. Пойдем лучше, «Орелика» споем, а? Народу будет приятно послушать. Да и нам в настроение.
– «Орелика»? Че, опять на тебя накатило?
– Так. Маленько... Попеть хочется.
– Ну, идем. Карузо ты мой недоученный.
И они, полупьяные, выползали на сцену-помост, брали в правые руки микрофоны, потому что левые руки были заняты наполненными водкой рюмками, и... Пели!.. Так, словно больше никогда не придется этого сделать! Пели, как в последний раз! Пели не «на публику», а для самих себя. Каждый для своей души. И, самое странное, но именно этот музыкантско-охраннический дуэт имел бешеный успех у завсегдатаев бара.
С надрывом, охрипшим голосом, как умел, может, и не очень-то и хорошо и правильно, но Андрей пел от самой глубины души, а Генка... Он, наверное, чувствовал, что с Андреем происходит что-то неладное. Наверное... И, будучи от природы своей одесской насмешником, он все же не задевал своего друга «за живое». И понимал, наверное, что вот именно в такие моменты, с микрофоном в руке Андрей отпускал свою душу из клетки погулять на воле. И не мешал этому никогда – Филин пел эту песню один. Ну, или почти один...
Эта песня... Эта атмосфера тоскливого праздника... Все это... Все это хоть как-то заряжало Филина энергией и призрачной уверенностью в завтрашнем дне.
И, что самое удивительное, Андрею становилось легче и не так тоскливо и тошно. «Нам песня строить и жить помогает!» После таких вечеров Андрей возвращался к себе, зная, что как бы там ни было, но в этой чужой ему стране есть по крайней мере один человек, которому от него ничего не надо, который всегда будет рад их встрече и всегда даст ему «возможность» выгулять свою душу, «подержавшись» за микрофон.
...Но сидеть в своей конуре взаперти целыми днями и ждать вечера, чтобы пойти в бар, было опасно. И, чтобы не свихнуться, Андрей устроился на работу. На автомойку. За сущие копейки он целый день мыл машины. Нет, Андрей мог бы, конечно, найти себе и более пристойное занятие, но... Во-первых – он хотел убить в себе гордыню, мол, я достоин и лучшего, а во-вторых – такой тяжелой «трудотерапией» он лечил свои мозги. И, что самое удивительное, это помогало! Простые движения, простая цель, без выдумки и фантазии – бери пару ведер воды, бери тряпку и шампунь, и вперед, к победе коммунизма!